МОСКОВСКИЙ ПАТРИАРХАТ
Урок 2
Блудный сын
Художник-варвар кистью сонной
Картину гения чернит.
И свой рисунок беззаконный
Над ней бессмысленно чертит.
Вступление
Жизненный путь человека – это путь взлетов и падений, кризисов и выходов из них.
Проблема жизненного выбора в стихотворениях А.С. Пушкина.
1. Как обозначил эту проблему поэт в стихотворении «В начале жизни школу помню я»:
…Величавая жена
Над школою надзор хранила строго…
Ее чела я помню покрывало
И очи светлые, как небеса.
Но я вникал в ее беседы мало.
Меня смущала строгая краса
Ее чела, спокойных уст и взоров,
И полные святыни словеса…
И часто я украдкой убегал
В великолепный мрак чужого сада…
И праздномыслить было мне отрада.
Любил я светлых вод и листьев шум,
И белые в тени дерев кумиры,
И в ликах их печать недвижных дум.
………………………………………………………
Другие два чудесные творенья
Влекли меня волшебною красой:
То были двух бесов изображенья.
Один (Дельфийский идол) лик младой —
Был гневен, полон гордости ужасной,
И весь дышал он силой неземной.
Другой женообразный, сладострастный,
Сомнительный и лживый идеал —
Волшебный демон — лживый, но прекрасный.
Пред ними сам себя я забывал;
В груди младое сердце билось — холод
Бежал по мне и кудри подымал.
Безвестных наслаждений темный голод
Меня терзал…
Так обозначил А.С. Пушкин через 13 лет после окончания лицея два жизненных пути, которые ему открылись уже в лицее: путь с Божьей Матерью или путь с бесами. Перед ним встал выбор. Конечно же, в житейском море эти пути скрещиваются и пересекаются. В лицее его оберегали и внесенные в расписание молитвы, и изучение Закона Божьего, чтение Евангелия, постоянное причастие. Но молодому человеку с неудержимыми страстями было практически невозможно не соступить с Божьего пути. Еще в 1814 году, будучи в лицее, он дал себе такую характеристику:
Я молодой повеса,
Еще на школьной скамье
………………………………………..
Сущий бес в проказах,
Сущая обезьяна лицом,
Много, слишком много ветрености, −
Да, таков Пушкин!
«Мой портрет» (1814)
2. Поворот на путь блудного сына (Стихотворения «К Наталье», «Монах»).
И вот тринадцатилетний поэт признается в любви Наталье, крепостной актрисе домашнего театра В.В. Толстого в Царском Селе:
Так и мне узнать случилось,
Что за птица Купидон;
Сердце страстное пленилось;
Признаюсь — и я влюблен!
Так, Наталья! признаюся,
Я тобою полонен.
В первый раз еще, стыжуся,
В женски прелести влюблен.
Мысли о возлюбленной преследует его. Он видит ее во сне. Мысли о ней отнимают силы:
Страсть сильнее становится,
И, любовью утомясь,
Я слабею всякий час.
Всё к чему-то ум стремится,
А к чему?— никто из нас
Дамам вслух того не скажет…
Все любовники желают
И того, чего не знают….
Я желал бы… да ногою
Моря не перешагнуть,
И, хоть по уши влюбленный,
Но с тобою разлученный,
Всей надежды я лишен.
Спасает поэта от безнадежности то самое целомудрие, которое подарено ему Богом и которое еще не раз будет его удерживать от рокового шага. Он находит выход из, казалось бы, безвыходного положения. Поэт бессилен, да! Но ведь его удерживают и поддерживают монастырские стены!
… Взглянь на окна загражденны,
На лампады там зажженны...
Знай, Наталья!— я... монах!
«К Наталье» (1813)
Думается, что шутка влюбленного мальчика удалась!
* * *
Тема борьбы целомудрия с плотью становится главной в его юношеской поэме «Монах» (1813). В основу поэмы положен рассказ о том, как в XVII веке новгородский архиепископ верхом на бесе совершил паломничество в Иерусалим.
В поэме проявляется эрудиция лицеиста, который в своей работе с иронией отвергает Вольтера, забывшего о нравственности:
Вольтер! Султан французского Парнаса,
Я не хочу седлать коня Пегаса,
Я не хочу из муз наделать дам!
Отвергает он помощь специалиста в плотских делах − поэта Баркова, его современника:
Не можешь ли ты мне помочь, Барков?
С усмешкою даешь ты мне скрыпицу,
Сулишь вино и музу пол-девицу
…………………………………………………………..
Нет, нет, Барков! Скрыпицы не возьму.
Я стану петь, что в голову придется…
Хочу воспеть, как дух нечистый ада
Оседлан был брадатым стариком,
Как овладел он черным клобуком…
Весь круглый год святой отец постился,
Весь божий день он в келье провождал,
«Помилуй мя» вполголоса читал,
Ел плотно, спал и всякий час молился…
Надеялся увидеть скоро рай…
Святой монах молился уж, молился,
Вздыхал, вздыхал, а дьявол тут как тут.
Что-то в гулу как будто забелело.
Монах идет – что ж? – юбку видит он.
Как вкопанный пред белой юбкой стал,
Молчал, краснел, смущался, трепетал.
Огню любви единственна преграда…
……………………………………………………………
И прелестей единственный покров…
Он не был рад, что юбку увидал,
И в тот же час смекнул и догадался,
Что в когти он нечистого попался.
Песнь вторая
Горькие размышления. Сон. Спасительная мысль.
Казалося ему, что средь долины,
Между цветов стоит под миртом он,
Вокруг него сатиров, фавнов сонм.
Под липами там пляшут хороводом
Толпы детей, и юношей, и дев…
В густой тени развесистых дерев,
На ложе роз, любовью распаленны..
Средь радостей и сладостных прохлад,
Обнявшися любовники лежат.
И вдруг, в душе почувствовав кураж
И набекрень, взъярясь, клобук надвинув,
В зеленый лес, как белоусый паж,
Как легкий конь за девкою погнался.
...............................................................
Вдруг грянул гром, монаха поражает −
… и вдруг проснулся он.
…………………………………………………………….
И, помолясь, он плакать сильно стал:
«Как грешником вертит нечистый мной.
…………………………………………………………….
Не дай мне впасть, Господь, во искушенье!»
Услышал Бог молитвы старика,
И ум его в минуту просветился.
Из бедного седого старика
(Он) вдруг в Ньютоны претворился...
И громко всем кричал: «Нашел! нашел!»…
Монах водой наполнил свой кувшин.
Забормотал над ним слова молитвы
И был готов на грозны ада битвы…
Песнь третья
Пойманный бес
Ах, отчего мне дивная природа
Корреджио искусства не дала?
Тогда б в число парнасского народа
Лихая страсть меня не занесла.
…………………………………………………….
Я кисти б взял бестрепетной рукою
…………………………………………………….
Трудиться б стал я жаркой головою,
Как Тициан иль пламенный Албан.
Представил бы все прелести Натальи,
На полну грудь спустил бы прядь волос,
Вкруг головы венок душистых роз,
Вкруг милых ног одежду резвой Тальи,
Стан обхватил Киприды б пояс злат.
И кистью б был счастливей я стократ!
Но Рубенсом на свет я не родился,
Не рисовать, я рифмы плесть пустился.
…………………………………………………………..
Опять беру чернильницу с бумагой
И стану вновь я песни продолжать.
* * *
Ни жив, ни мертв сидит под образами
Чернец, молясь обеими руками.
И вдруг!...
Как легка тень, в глазах явилась юбка…
Монах встает...
Схватил кувшин, весь гневом возгорев,
И всей водой он юбку обливает.
О чудо!.. вмиг сей призрак исчезает —
И вот пред ним с рогами и с хвостом,
... (черт) предстает, дрожащий под столом
С главы до ног облитый весь водою…
«Ура!− вскричал монах с усмешкой злою,−
Поймал тебя, подземный чародей…
Иди в бутыль, закупорю тебя,
Сейчас ее в колодезь брошу я».
……………………………………………………………
− «Ты победил, почтенный старичок…
Прости меня, доволен будешь мною:
− Богатства все польют к тебе рекою…
Я жен к тебе и красных дев доставлю»…
− «Смотри какой! Но нет, работник ада,
Ты не прельстишь (монаха) суетой.
Оставь меня, не будь врагом моим,
Поступок сей наверно наградится,
А я тебя свезу в Ерусалим»…
− «Ну, если так, тебя избавлю я».
И тут, в финале поэмы, молодой поэт вразумляет старого монаха:
− Старик, старик…… оставь Ерусалим!
……………………………………………………………..
Уж под тобой бодрится чёрт проклятый,
Готовится на адскую езду.
Лети, старик, сев на плеча Молока,
Толкай его и в зад и под бока,
Лети, спеши в священный град востока,
Но помни то, что не на лошака
Ты возложил свои почтенны ноги.
Держись, держись всегда прямой дороги,
Ведь в мрачный ад дорога широка.
